Серое зеркальце - Страница 6

Женщина отдышалась и вошла в подъезд.

Феи, стоящие на заасфальтированной площадке напротив её окон, переглянулись. Стасик протянул дитя подруге. Теперь младенец был освещён электрическим фонариком над входной дверью — и Ляська увидела его серую мордашку, похожую на каменную головку херувима в лепной гирлянде на старом доме. Фея прижала младенца к груди, и он тихонько довольно загукал, как все дети, чувствующие предельную безопасность.

Ляська поняла, что всё, феям больше нечего тут делать — и они, действительно, взлетели в осиянное лунное небо. Ляська проснулась, ещё ощущая телом струи холодного сентябрьского ветра.

Было позднее утро. В квартире стояла сонная тишина.

Ляська подошла к зеркалу и долго смотрела себе в глаза, изо всех сил сжимая серый медальон в кулаке. Она искала на своём заспанном лице тень каменной серости и голубого неонового света — но не нашла.

Есть хотелось нестерпимо.

Ляська тихо вышла из своей комнаты. Дверь в комнату родителей была приоткрыта, оттуда доносился тяжёлый храп матери и запах дыма, перегара и чего-то тухлого. Ляська прошла на кухню.

На плите стояла кастрюля. Ляська сняла крышку. В кастрюле оказалось какое-то бурое варево, от которого несло сивухой.

На столе валялись куски чёрствого хлеба, бычки, пара стаканов и чайная чашка, пустая консервная банка и шкурки от колбасы. Ляська, внутренне корчась от отвращения, взяла ломоть хлеба со следами чьих-то зубов, отломила надкушенный край, бросила огрызок назад, на загаженный стол, и без особой надежды заглянула в холодильник.

Холодильник был предсказуемо пуст. В нём стояла лишь сковородка с какими-то пригоревшими остатками и жиром на дне, а в ящике для овощей сиротливо лежал кривой желтоватый огурец.

Ляська поскребла сковородку хлебом, сгрызла огурец, морщась от горечи, и ушла из дома.

Ни тени желания идти в училище она не чувствовала, к тому же была голодна.

Некоторое время Ляська бесцельно брела по улице и размышляла, не стоит ли зайти к Вике. Может, Вика угостит её хотя бы чаем? Но напрашиваться на угощение было нестерпимо.

Собирать бутылки тоже было нестерпимо, но когда пара пустых бутылок под скамейкой подвернулись сами собой, Ляська обрадовалась находке, сделав вид для самой себя, что её движения выглядят естественно. Села на скамейку, подобрала, словно между прочим, сразу сунула в торбочку — и никто вокруг не заметил, что Ляська собирает бутылки, как старая бомжиха.

Найти ещё одну — и купим булочку.

Ляська шла, шаря глазами по газону и вдоль поребрика — и тут её окликнули с другой стороны улицы. Парень. Ляська тут же сделала независимый вид, но посмотрела.

Шикарный оказался типчик. В кожаной куртке, в джинсах-«варёнках»… и лицом симпатичный. Чудесно улыбался и махал рукой. И перебежал дорогу на красный свет.

— Псих, а псих, ты откуда меня знаешь? — спросила Ляська и тут же, по яркой улыбке, по голубому отствету в серых глазах догадалась, откуда. Схватила протянутые руки, ткнулась головой в плечо. От сегодняшнего облика брата пахло не «Рексоной», а чем-то гораздо приятнее. Может, немецким дезодорантом из бежевого флакона или туалетной водой для крутых мужчин. Ляська усмехнулась. — Красивого выбрал. Как на свидание… для меня, что ли?

— Хочешь, познакомлю? — тут же выдал Стасик. — Рудик Антипов, в университете учится.

Ляська тут же погасла.

— Ага, — сказала она, сморщив нос. — Он в универе, а я — в путяге. Маляр-штукатур… нужна я ему очень…

На лицо Рудика набежала тень; Ляське показалось, что оно стало почти таким же серым, как настоящее лицо её брата.

— Ты хорошая, — сказал Стасик голосом мальчика, пропавшего из мира людей четырнадцать лет назад. — Какая разница…

— Тебе — никакой, ты — фея, — фыркнула Ляська, стараясь сделать вид, что это не больно, а смешно. — А людям не всё равно. И как ты его со мной знакомил бы? Выйдешь из него, а мне объяснять, что это был за глюк, да?

— Ладно, — сказал Стасик погасшим голосом. — Глупости. Забудь… Хочешь съесть что-нибудь?

— Ага! — радостно кивнула Ляська, и тут же ей пришла в голову отвратительная вещь. — Это на бабки Рудика, что ли?

Стасик вздохнул.

— Я тебе не говорил, что я — не уголовник? Я просто помню, как ты хотела купить шоколадку. Прихватил кое-что… Кстати. Тебе — от мамы. У неё необычное хобби.

Стасик вынул из кармана Рудика длинную узкую коробочку. Она, пожалуй, сошла бы за обычную коробочку из ювелирного магазина, если бы не была какой-то не вполне реальной: этакий сгусток бархатистого мрака в виде коробочки, на ощупь — как изнанка листа мать-и-мачехи. Ляська открыла и обомлела.

— Что это? — спросила она шёпотом.

— Фенечка, — сказал Стасик. Он снова улыбался. — Браслетик.

— Господи… из чего?

— Думаешь, я вникал? Красиво — и всё… не знаю. Наверное, из паутины и росы.

Наверное, это правда, подумала Ляська, просовывая свою тёплую руку, пальцы с облезшим лаком на ногтях — в этот браслет, нереальный и невесомый. И оно как-то существовало, не распадаясь, это тончайшее серебристое плетение, усыпанное капельками, побольше и совсем крохотными — и вспыхивало на осеннем, ещё тёплом солнце теми острыми огоньками, которыми горит роса на траве, и до которых далеко бриллиантам…

Глядя на это сияние воды, превращённой в чародейский бисер, Ляська тихо сказала:

— Я зря подумала, что ты можешь… что-то украсть… Я ведь знаю, Стаська… сегодня ночью вы взяли ребёночка… которого хотели убить.